Инспектор на въезде в город был из улыбчивых.

«Есть улики», — сказал он и показал мне «фен».

На «фене» светилась цифра «117».

«Спорт есть спорт, — ответил я. — Сколько?»

«Тянет на сто, — сказал он. — С какой целью прибыли?»

«Мне нужны эстонцы», — сказал я, протягивая деньги.

Инспектор махнул палкой и что-то пробурчал. Я различил только слово «набережная».

Проезд на набережную я не нашел, зато нашел палатку, где продавались «Муратти». Два парня с недружественным интерфейсом покупали пиво.

Собравшись с духом, я спросил про эстонцев.

Вынырнувшая из окошка палатки продавщица оказалась тетей Шурой из деревни Петраши, километрах в пятидесяти. Она поведала, что у них-то боев почти не было, только с одной стороны стояли немцы, а с другой в лесу партизаны. И те и другие через день приезжали к деревенским рыбакам за рыбой. Однажды немцы задержались. Было жарко, и совхозные рыбаки отвезли рыбу партизанам, чтобы не пропала...

В общем, надо было по переулку от палатки пересечь две большие улицы, а затем припарковаться у музея и идти к реке. Дорожка вела между памятником солдату слева и летним театром справа. Солдат был Александром Матросовым. На площадке перед ним крутились несколько роллеров и велосипедист лет трех-пяти. Дальше дорожка шла между Вечным огнем (слева) и пикником на траве (справа). Вот уже и река с ярко-серой водой и храмом на том берегу. Приходится еще раз спрашивать про эстонцев — у двух неслышно беседующих бархатных бухгалтерш, они не оглянувшись кивают куда-то. Там — холмик и лестница на него. Холмик, как гласит табличка, остаток земляного вала крепости, которую не смог взять литовский или польский король Стефан Баторий. Лестница устроена зигзагом, недвузначно напоминающим эсэсовскую молнию с нашивок. Мы поднимаемся по лестнице и находим — и памятник, и эстонцев.

Высоченная каменная стела со звездой на вершине. Звезда кажется тоже серой, но, наверное, зажигается по вечерам. Внизу стела образует подобие беседки, внутри которой — серый камень, на нем слова благодарности солдатам 8-го стрелкового эстонского корпуса, павшим в боях за Великие Луки, и примечание о роли Верховного Совета Эстонской ССР в установке стелы. Сверху на камне венок с красными цветами, искусственный, но свежий.

С вершины холма вид на весь парк, реку и дикие земляные футбольные поля. На площадке кроме нас усатый молодой отец с маленьким сыном. Стоит все та же невозможная тишина от стелы до горизонта, посередине тишины, как в фильме «Неприкасаемые», слышен один-единственный звонкий голос — это тот самый малолетний велосипедист у Александра Матросова. Все остальное — бесшумно.

Мы стояли у стелы памяти эстонцев из 8-го стрелкового. Можно было на стелу плюнуть, разодрать по цветочку венок, закрасить краской из баллона, да хоть помочиться на нее или подложить бомбу, если бы была. Редко когда увидишь такую беззащитную стелу и такой беззащитный эстонский стрелковый корпус.

Но мы не собирались ни плевать, ни раздирать.

Мы пришли просто сфотографировать.