Наталья Мозговая, трижды лауреат премии РОТОР. Родилась в Екатеринбурге. Живет и работает в Израиле. Наташа — один из самых отчаянных и, безусловно, самый красивый военный репортер планеты

Первый выпуск новостей — в пять.
— Асмолов, — дернула я по мобильнику корреспондента «Коммерсанта». — Поехали на территории, выборы смотреть.
— Какого черта, — меланхолично ответил он. — ФАТХ победит, а я как раз в универ собрался.
— Ну не можем же мы пропустить торжество палестинской демократии, — не очень уверенно сказала я. — Впервые за 10 лет, то-се... Тем более в Рамалле делают отличный кофе.
— Ладно, — буркнул «Ъ».
На КПП «Битуния» я в очередной раз пожалела деревья, загубленные ради горы бумажек о том, что за жизнь нашу никто ответ­ственности не несет. На первый взгляд казалось, что по ту сторону блокпоста палестинцы полностью со мной солидарны — «зеленых» хватило бы на «живые щиты» для каждого дерева в тропических лесах. У нас «зеленые» — это ХАМАС. Или, как называет исламистов один из московских знакомых, — «бородатые зайцы».
После бардака последних недель вооруженные хамасовцы вели себя подозрительно тихо и дружелюбно.
— Что они замышляют? — поинтересовалась я у иностранного наблюдателя, японца Юджи с непроизносимой фамилией.
— А ты откуда?
— Из России, — соврала я на всякий случай.
— Вечно вы, русские, ищете подвох, — погрозил он пальчиком. — Нет, все тихо. На всякий случай нас тут много.
«И мы — банда», — добавила я про себя.
Решила проверить на прочность последние опросы, гарантирующие победу правящей партии, терзая каждого встречного вопросом «За кого голосуем?». «Мы любим ХАМАС, но голосуем за ФАТХ», — отвечают скороговоркой, отводя глаза.
— Врут, — мрачно заключил Асмолов.
Полюбовавшись еще пару часов на верблюдов, увешанных предвыборной агитацией, мы решили сматывать удочки. Не тут-то было: улицы в центре перекрыли.
— Ну и как теперь выезжать?
— Не знаю, — честно сказал Асмолов. — Я тут в последний раз был на похоронах Арафата.
— Поехали к мавзолею, там и вспомним.
Напротив мавзолея Арафата, забитого досками (на реставрацию?), толкались парни из палестинской охраны.
— Не впечатляет что-то могила Раиса, — громко и нахально сказала я.
— Через полгода тут такое будет — фонтаны, мечеть! — заявил хранитель покоя покойного Ясира.
— А если ХАМАС победит на выборах? — невинно спросила я.
Они нахмурились. Охранник, похожий на покойного Бодрова, зачем-то выхватил мобильник и начал меня фотографировать. Нас сдуло.
— Ну что? — весело спросил в студии коллега-ведущий. — За кого проголосовала? За ХАМАС?
— Ну за кого же еще, — сурово ответила я. — «Ислам­ский джихад» ведь в выборах не участ­вует.
Эфир прошел под бойкие монологи аналитиков.
— Если, неровен час, ХАМАС победит, будет у нас под боком свое исламское государство. Может, оно и к лучшему, — шутили они.
— В каком смысле — к лучшему? — наивно спрашивали мы.
— Ну, в том смысле, что теперь они не будут притворяться, что хотят мира, а сами посылать террористов. Весь мир увидит их истинное лицо.
Поздно вечером позвонил знакомый фатховец.
— А ХАМАС, кажется, победил, — растерянно сказал он. — Говорят, с большим разрывом. Я из дома не выхожу. Теперь такое может начаться...
«Ну ни фига себе, сходили за хлебушком», —
подумала я.