Жизнь на улице — это когда бесконечно холодно. Утром, днем, вечером. Даже если закрыты глаза и ты спишь. Даже если орешь и плачешь. От холода.

Многие из нас почти не говорят — разучились. Наши души парализованы холодом. В наших венах бегут потоки грязи, помоев. Наша кровь цвета дерьма. Мы вечны, в отличие от цивилизации и ее благ. Сколько была преисподняя, столько были и мы. Мы побоялись переселиться в лес самоубийц. Взамен мы получили Крест и пошли. Мы старались нести его и поднимали каждый раз, когда он падал. А он все падал и падал… И все труднее было его поднимать.

Счастлив тот, кому удался безболезненный Переход.

У меня не выходит.

Что за тварь человек? Любое быдло загнулось бы. Я — нет. Сколько еще нужно отморозить пальцев, сколько литров крови выблевать на асфальт? Я не боюсь. Люди боятся смерти, а я нет. Я быдло, у меня есть одна извилина и огрызок сердца.

Почему я не могу повеситься? Из-за Креста? Нет. Из-за того, что у меня нет пальцев на руках. Щиколотки распухли так, что уже невозможно снять врезавшиеся в них обмотки. Эти тряпки стали моей кожей. Сорвать их можно только вместе с ней. Но не зимой.

 

Однажды я пошел навстречу Переходу. Ночью. Не стал прятаться в подвал и жаться к другому быдлу. Расстегнул ставший тряпьем бушлат и пошел. Туда, где холодно душе, а не телу. Тело меня измучило. Ему всегда что-нибудь нужно. Жрать, спать, греться. Тридцать лет я угождал ему. Однажды мне это надоело, и я ушел. Вышел на улицу.

Я помню тот день. Это почти единственное, что я помню — день своего решения. Разница была в том, что одежда на мне не была тряпьем, нутро грела «Столичная», а сознание распирали иллюзии. Миллионы иллюзий. Сколько дней в году, столько и иллюзий, и каждый день — разоблачение. Когда я вышел на улицу, было ясно только одно: назад я не вернусь. Прошел год. Я стал быдлом, которое опять вышло на улицу из подвала, чтобы расстаться с уничтожающим жизнь телом. Круг замкнулся.

Ночь без снега. Разрывающий кожу ветер и холод. Я шел, шел и шел. Мне стало тепло. Впервые за тридцать один год жизни мне стало тепло. Впервые тело оставило меня в покое! Я ничего не хотел. Чувство бесконечного покоя обняло меня изнутри…

Но я опять почувствовал тело. Оно боялось. Оно опять настигло меня. Соленый вкус крови — материя опять победила дух. Меня не пустили.

Я поднял руки, чтобы взглянуть на пальцы. Их не было. Руки были забинтованы, но пальцы исчезли. Частично тело меня оставило, но это означало еще большие сложности в отношениях с ним. Ног я не чувствовал, но знал — они сохранились. Через две недели предстояло вернуться на улицу.

Зимой.

 

Все это время я помнил, что у меня есть дом, есть ключ от него. Есть стены. Я был бомжем с квартирой. Это была моя страховка. Но за год быдлятской жизни я ни разу не прошел ни метра в сторону дома. Держался как можно дальше от района с моей многоэтажкой. Боялся увидеть окна, но всегда помнил о них и благодаря этому жил. Помнил каждый день. Если бы они исчезли, исчез бы я.

Лежа в каталажке без пальцев, я вновь вспомнил о доме, увидел цвет обоев и узнал запах сухого, протопленного помещения. Я вспомнил, как выглядит плита на кухне. Меня никто не ждал дома, и от этого было легко. Невыносимо легко. Эйфория безответственности, незначительности собственной жизни и права выхода из игры сводила с ума.

Через две недели я сделал окончательный выбор. Целый год до этого я играл в жизнь на улице. Я знал жизнь на улице, я знал жизнь в многоэтажке. Я знал все, я вырвал из сознания все иллюзии, кроме одной — исхода. Я уцепился за нее и пополз к выходу. Затем я встал на ноги и пошел к выходу. К выходу с улицы.

На пути мне никто не встретился. Дверь была открыта. Мороз сразу обжег лицо. Я шел домой пешком, мне не хотелось поднимать голову. Руки были навсегда покалечены, месяцы жизни на улице обнулили мою карму.

Мне был тридцать один год. Точнее, мне был один год. У меня были ноги, зубы и глаза. Мое сознание помнило алфавит и улавливало причинно-следственные связи. Я шел домой. Я знал, что больше никогда не вернусь на улицу. Я знал, что теперь свободен от телесного рабства. Я знал. Но где-то в запредельной глубине моего нутра все еще жило крошечное чудовище — быдло. Оно и сейчас со мной. Иногда оно зовет меня на улицу. Навсегда.

 

Работала корреспондентом и редактором новостей на телевидении. Теперь пишет рассказы. Рассказ «Жизнь на улице» публикуется с сокращениями. Бумага терпит не все, что способен вынести человек.