«Мой рок-н-ролл» в ряду всех книг, уже написанных о русском роке или тех, которые еще только будут написаны, выделяется своим статусом. Ее можно считать автобиографией русского рока благодаря фигуре автора — Михаила Козырева.

Уроженец одной из рок-столиц России — Екатеринбурга, известный музыкальный продюсер Михаил Козырев — свидетель-соучастник всего постсоветского периода отечественной не-популярной музыки. Неважно (а может быть, важно), что инструменты в его руках чаще были не музыкальные, а издаваемые им звуки редко были пением. По роду своей продюсерской деятельности Козырев, понятное дело, имел прямое отношение к гораздо большему числу событий рок-жизни, чем любой исполнитель. Неважно (это точно неважно), кто на кого в тот или иной момент больше влиял: рок на Козырева или Козырев на рок. Важно, что их нельзя разделить.

Творчество рок-музыкантов не всегда соответствует планке и параметрам развлекательной музыки, оно претендует на выражение мировоззрения. А всякое мировоззрение имеет свои уязвимые места: шоры, предрассудки, заблуждения, смещенные системы координат и все такое. «Мой рок-н-ролл» передает стадии развития этого мировоззрения в самом натуральном, нефильтрованном виде, передает все: и прорывы, и тупики, и просветления, и помрачения.

В двух публикуемых сегодня фрагментах книги из раздела «13 провокаций» Михаил Козырев рассказывает о том, как рок спотыкался и царапался об острые социально-политические темы. Парадокс, да: культура, поднимающая на знамя свою социальную направленность, оказывается по-младенчески неадекватной и беспомощной, как только «направленность» упирается в то, на что была направлена.

В истории про песню «Убили негра» Козырев рассказывает о своих мучительных сомнениях — давать ли, не давать ли песне путевку в жизнь. Да, разумеется, жест «Запрещенных барабанщиков» был чистым подростковым эпатажем, очередной беззубой «пощечиной общественному вкусу», игрушечным протестом против жупела полит­корректности, и полюбили песню не за это, а просто так. Но не менее трогательными, чем этот протест, выглядят и душевные муки Козырева, годы спустя встретившего трех чернокожих ребят, которые пожаловались ему на понесенный моральный ущерб. Теперь на совести Козырева (нет, всего рок-н-ролла) — несмываемое пятно позора.

Это несколько неадекватное представление о собственном месте рок-н-ролла в окружающей реальности еще ярче проявляется во второй истории — о спектакле «День выборов» и новогоднем шоу на REN-TV. Рассказ выдержан в традициях фильмов Хичкока, когда все «самое страшное» остается за кадром и поэтому становится еще страшнее. Впрочем, возникает и другая ассоциация: «Косят зайцы траву, трын-траву на поляне и от страха все быстрее песенку поют». На протяжении всего повествования музыканты и иже с ними испытывают то благоговейный ужас, то священный трепет, судорожно прислушиваются к шорохам в кулисах и пригибают головы, которые вот-вот отсечет дамоклов меч. «Никто в стране уже не рисковал писать подобные тексты…», «…ребятам уже пора спешно готовить передачи (отнюдь не телевизионные)…», «И без того жутковатая мизансцена…», «…общая апокалипсическая картина…», — таким слогом Козырев описывает подготовку номера в новогодний телеогонек, а потом переходит к рассказу о том, как музыканты и продюсеры признавались один другому в нежелании видеть «это» в эфире. Последний гвоздь в судьбу гвоздя программы забивает домработница словами: «Надежд-то у нас в этой жизни всего-то две: Господь Бог да президент наш». На Козырева нисходит дзен, и он закрывает проект.

Пронзительный и поразительный по аутентичности документ, как рентгеном высвечивающий все химеры, фантомы, белые пятна и черные дыры постсоветской рок-ментальности: ни на чем не основанное мессианство, тонущее в каше в голове и во рту, и неизбывный все опережающий страх, страх, который парализует и не дает сделать ни шагу, но делает тебя героем в собственных глазах: у-у-у, как мне было страшно, а я все равно чуть не жахнул!

Чуть не. Вот он, главный парадокс российского рока.

Очень интересной обещает быть книга «Мой рок-н-ролл». И неповторимой, как все написанное по горячим следам, не переводя дух.

Такими были первые американские вестерны, снятые на заре кинематографа. Те, в которых индейцы были еще плохими.