Те говорят: «Мы лучшие годы тратим на то, чтобы получить образование и стать интеллектуальной элитой страны, а потом не можем устроиться на работу по специальности, какого?..»
Эти говорят: «Мы не хотим брать на работу желторотых и неопытных, которых даже уволить будет нельзя, если они слажают. Зачем нам спиногрызы?»
Сверху: «Ну, Ok, давайте так. Пусть можно будет разорвать контракт с молодым специалистом до 26 лет, не дожидаясь истечения двухлетнего срока».
Эти молчат в тряпочку.
Значит, подлянка не в нашу пользу, решают те.
И понеслась.
* * *
Окружающий мир спасается только тем, что на каждого француза есть другой француз.
Беспорядки, начавшиеся неделю назад во Франции, посвящены новому закону «О молодежном контракте». По утверждениям «верхних» французов, либерализация правил найма и увольнения выпускников вузов должна раскрепостить потенциальных работодателей и открыть молодым специалистам двери в предприятия и организации: брать на работу будут охотнее, а дальше выживай, если сможешь или как хочешь.
«Богатые» французы теперь будут хапать свежие таланты пучками, выжимать из них за год, 11 месяцев и 30 дней все соки, а потом вышвыривать на улицу, догадались французы «молодые» и вышли на улицы сами.
Результат: с 7 по 14 марта закоптили 45 из 80 вузов Франции. Стекла вдребезги, баррикады вспучились, ассамблеи активистов проводятся, в ход пошел слезоточивый газ, занятия прекращены, эксперты озабоченно предрекают неожиданные перипетии в грядущих президентских выборах: шансы левых стали расти, ужас.
«Верхние» (пока еще правые), одной рукой нажимая прыскалку слезоточивого газа, другой вяло изображают жеманные пасы: спокойно, мелочь, вас подстрахуют профсоюзы, мы их попросим.
Образцово-показательно и наглядно для идиотов, как на виртуальном симуляторе, экономика превратилась в политику.
* * *
В разгар французских перипетий, 13 марта, ведущие утреннего шоу радио «Максимум» Бачинский и Стиллавин спросили меня в прямом эфире (цитирую по памяти):
— Можно ли объединить молодежь? Под какой идеей, как ты думаешь?..
— Зачем ее объединять? — спросил я.
Не скажу, чтобы Бачинский и Стиллавин стушевались, это в принципе невозможно. Но и на мое «зачем» не ответили. Наверное, Геннадию и Сергею, с их эмоциональной избыточностью, процесс объединения кажется более занимательным и ярким, чем размышления о целях и смыслах. Это по-своему справедливо. Молодежь вполне себе объединяется «под идеей» прослушивания утреннего радиошоу в FM-диапазоне (кстати, точно так же, как и «под идеей» чтения свежего номера «Re:Акции»), и нет никакого повода искать «задние задачи» у тех, кто ведет радиопрограммы. Поэтому им и удается собирать «под идеей» тысячи и сотни тысяч людей.
* * *
Французская история, само собой, закончится ничем. Продолжатся жизнь, лекции, сессии, инфляция, усиление транснациональных корпораций и рост молодежной безработицы на фоне роста молодежи же благосостояния. Пара десятков политологов-компаративистов в российских вузах прикроют себе курсовые сравнительным анализом оранжевой на Украине и французской заварух.
Информационным агентствам интересно употреблять цифры вроде «45 университетов из 80».
Потому что много, больше половины. Никто ведь не удивится, узнав, что в каждом из этих сорока пяти университетов бунтовщики — это 20-30 человек? Тут вам не май-месяц и не год 1968.
Да и шумят, на мой взгляд, не по делу. Есть своя правда в том, что не должен человек становиться «неприкасаемым» за необсохшее молоко на губах. К тому же, даже потеряй ты работу через
год с чем-то — все равно и опыт уже не нулевой, и запись в трудовой (или как у них там) появилась.
Но что с них возьмешь — французы.