Час дня, «Наше радио». Здесь Раиса Ивановна появляется раз в неделю, чтобы записать «Чартову дюжину» и «Шоу-тайм». В ожидании мы сидим на небольшом диванчике прямо напротив эфирной студии. Мимо то и дело пробегают диджеи, PR-менеджер Вилена развлекает нас рассказами. И тут появляется Раиса Ивановна. Вокруг нее сразу собирается множество людей, c ней здороваются, ей протягивают сценарии, ее угощают печеньем. Видно: здесь ее любят. Вилена представляет нас друг другу и начинается разговор. Между нами — небольшой журнальный столик, диктофон, пепельница и лет сорок возраста. Который Раиса Ивановна Шабанова, кстати, и не скрывает.

— Есть много версий, как вы попали на «Шоу-тайм».
— На самом деле мне позвонила бывшая коллега, которая хотела предложить работу нашей общей знакомой и искала ее телефон. Я тогда сидела с внучкой и вообще понятия не имела обо всех этих FM-радиостанциях. И поскольку дома мне сидеть уже надоело, я у нее спрашиваю, что за работа. «Да там, — говорит, — радиостанция молодежная». «А я бы туда не могла попробовать?» — интересуюсь. «Ну, ты знаешь, там текст типа «Мадонна откинула копыта», сленг молодежный». — «Я, пожалуй, попробую», — говорю. После чего мне позвонил Миша Козырев (Генеральный продюсер «Нашего радио», автор и ведущий «Чартовой дюжины». — Re:) и спросил, не смущает ли меня подобный формат, на что я ему не раздумывая ответила: на советском радио я в свое время сказала столько лжи, за которую мне было стыдно, так что это — детский лепет по сравнению с тем, что было тогда.
— Но все же сленг вас смущал?
— Я не ханжа. Я понимаю, что это такое, все же меняется. Вот вы, например, употребляете сленговые слова?
— Бывает.
— Ну вот и я, но только тогда, когда я могу себе это позволить. К примеру, разговаривая с вами или с кем-то из ребят (Показывает на диджейскую студию. — Re:), но это же ненамеренно, они сами выскакивают, эти словечки. Когда контекст располагает. Но с самого начала, когда я только начинала вести «Шоу-тайм», я не знала значения этих слов! Со мной сидел Андрюша Клюкин и переводил, что это слово обозначает, а что — то. А потом я вошла во вкус и поняла, почему Козырев искал именно диктора советских времен, много лет проработавшего на Всесоюзном радио. Это же такой контраст! И когда «Ультру» закрыли, я стала читать тот же «Шоу-тайм», но без сленга, на Best FM. Но… Это было так скучно! Ну подумаешь, сплетни. Фишка, как вы сейчас говорите, была как раз в сленге.
— Когда ваши знакомые впервые услышали «Шоу-тайм», что они говорили?
— Мне очень понравились впечатления одной моей приятельницы. Она ехала с сыном в машине, и он включил радио. «Мам, слушай, по-моему, это тетя Рая. Какую чушь она порет!» Они стали хохотать как бешеные, они ехать не могли, остановили машину и так и не тронулись с места, пока не дослушали до конца. Конечно, были и есть люди, которые, услышав это, говорили: «Боже мой, какой ужас!».
— А дети и внуки в целом как отреагировали?
— Внуки у меня еще маленькие — старшей внучке восемь будет в марте, но она уже слушает «Чартову дюжину». И совсем недавно спрашивает: «Бабушка, знаешь, какая песня мне нравится больше всего?». Я говорю: «Какая?». — «Рок-н-ролл крест». — «О-о-о, — отвечаю я, — мне она тоже очень нравится, это хорошая песня». Внук совсем еще маленький, ему в апреле будет пять. А дети — дети просто мною гордятся. Когда кто-то начал причитать и возмущаться, дескать, что ж это за кошмар такой, дочь мне сразу сказала: «Мама, так могут говорить только люди, у которых полностью отсутствует чувство юмора». Но то, что я так удачно вписалась в молодежную среду, греет им душу. Мой зять, например, очень часто говорит мне: «Я горжусь вами, Раиса Ивановна».
— Давно хотел спросить у профессионала: с вами было такое, чтобы приходилось привыкать к своему голосу? Я вот, когда слышу свой голос в записи, всякий раз удивляюсь — неужели он действительно такой мерзкий?
— Еще как было! Когда я услышала первую свою запись, мне хотелось спрятаться под стол. Это был ужасно! Какой кошмарный голос — такое было мое первое впечатление. Я вам больше скажу: человек не слышит очень многое в себе. Я стала диктором в тридцать три года. Мне мой педагог по технике речи тогда сказала: «Мы начнем с вами заниматься, затем пройдет какое-то время, и вы станете другим человеком». «Ха, — ответила я, — как же это я стану другим человеком, если я — уже сложившийся человек?» «Посмотрим», —
ответила она. Как я ее часто вспоминала и вспоминаю до сих пор! Я действительно стала другим человеком…
— Именно вы делали многие заставки для Московской городской телефонной сети.
— Это были не просто заставки. Я пришла в 1993 году и проработала там пять лет, озвучивала информацию. Ситуация тогда была аховая, я готова была хоть уборщицей идти работать, лишь бы только получать деньги, потому что на радио было сплошное унижение — мне было 54 с половиной года, и я понимала, что как только мне исполнится 55, меня тут же отправят на пенсию. И с чем я останусь вообще?
— Наверное, тяжко жить девушке, записавшей когда-то слова «абонент не отвечает или временно недоступен». Ведь они могут быть очень неприятны, могут причинять боль, лишать надежды… А тут приходит эта девушка в магазин и, как ни в чем не бывало, просит этим самым голосом, скажем, батон белого хлеба. Наверное, вокруг тут же загорается много недобрых глаз…
— Ну, тут вы немножко не так себе все это представляете. Их же сейчас очень много — тех, кто это говорит. Как они, кстати, называются?
— Операторы.
— Ну да, операторы. Я работала диктором на радио двадцать с лишним лет, и меня никто никогда в магазине не узнавал. (Небольшая пауза. — Re:) Только однажды. Уже когда я работала на «Ультре». Я была просто в шоке! Я пришла в магазин рядом с домом, набрала продуктов в корзинку, подошла к кассе, все выложила… Кассирша поднимает на меня взгляд, я говорю: «Здравствуйте», а она вопросительно на меня смотрит. За мной очередь стоит, а пауза явно затягивается. Я: «Что такое, я вам знакома?». Она: «Н-не столько в-вы, сколько в-ваш голос». — «Голос?» — «Да». — «А какое радио вы слушаете?» — «Ультру». — «А-а-а, —
говорю, — понятно». — «Р-р-раиса Ивановна?» Вот это да! Я была в шоке — по одному слову узнать меня! Такого никогда больше не было. А вы говорите — оператор, который «временно недоступен». Их так много и они все такие безликие…
— А вам самой чьи голоса нравятся?
— Для меня в голосе важен не столько его тембр или какие-то другие характеристики, нет. Для меня важно другое: окрашен ли он чем-то, что ложится мне на душу. Совсем недавно я брала интервью у Чачи Иванова. Это было второе интервью в моей жизни, первое я брала у Шклярского из «Пикника», одной из моих любимых групп, кстати. Мне они очень нравятся, я же человек из другого века, правильно? Впрочем, как и они. Я не могу сказать, что, работая на «Ультре», я не слушала музыку, которую там крутят. Но из всей ротации я воспринимаю только одну группу — Rammstein.
А с Чачей Ивановым было очень интересно. Еще до того интервью я как-то слушала «Наше радио», и там была его песня «Мое сердце не остановилось», которая мне очень нравится, и я вспомнила, как однажды была у Малахова, тогда еще в его «Большой стирке», и он меня спросил: «Кого вы считаете секс-символом среди мужчин?». А я никогда не задавалась этим вопросом — меня, наверное, это уже не интересует. Я не помню даже, чье имя я тогда назвала, а вот слушая Чачу, я подумала: вот у него — сексуальный голос. Я вдруг его именно так восприняла. И, наверное, неправильно говорить — это сексуальный голос нашего времени, страны или всего мира, нет. Это очень индивидуально. Мы же симпатизируем человеку, который похож на нас, — нам нравится в нем то, что нам нравится в себе.

Мы выходим из студии, и пока идем по коридору в сторону выхода, Вилена спрашивает: «Вы уже видели фильм о том, как вы съездили? (На концерт «Чартова дюжина» в Питере, который Раиса Ивановна вела вместе с Чачей Ивановым — Re:) Жесть». Раиса Ивановна лукаво улыбается, поднимает взгляд и совершенно натурально говорит: «Да, жесть была еще та!».